пятница, 25 ноября 2016 г.

Александр Херсонов. К вопросу о выборах 45-го президента США

Кацусика Хокусай. Биография и гравюры Хокусая

Обои для души

"Мудрые" изречения К.Пруткова

В. Сквозникова
(Из предисловия к книге: Сочинения Козьмы Пруткова, М: Художественная литература, 1974).
Писатель Козьма Прутков, придуманный группой единомышленников, - явление в нашей литературе уникальное. Ни до, ни после него не было случая, чтобы литературный псевдоним приобрел такую самостоятельность, когда писатели, известные как литераторы под собственными именами могли издавать под именем вымышленного лица особое "собрание сочинений", снабженное к тому же портретом и подробной биографией. К.П.Прутков - равноправный член семьи реально живших русских литераторов. Его мнимое имя занимает законное место в литературном алфавите наряду с подлинными именами его главных опекунов.

Кто же причастен к сотворению этого заслуженного литератора? Кто создал Козьму Пруткова? Называли они себя по разному: приятели, друзья, "ложные друзья", клевреты, опекуны, приближенные советники. Сперва вся затея была всего лишь семейной шуткой. Шутили Алексей Константинович Толстой и его двоюродные братья Алексей, Владимир и Александр Жемчужниковы.

А.Толстой и Жемчужниковы принадлежали к родовитому дворянству, их молодость проходила в условиях отличного достатка. Они отличались здоровьем, талантом и завидным запасом жизнерадостности. В сочетании с большим досугом все это предрасполагало к неистощимому озорству.

Алексей Михайлович Жемчужников был на четыре года моложе А.К.Толстого. Он тоже стал известным поэтом и даже академиком, но таланта был скромного и основательно забылся.
Александр Михайлович Жемчужников в молодости был порядочным озорником, но именно ему выпала честь написать первую басню, положившую начало поэтическому творчеству Козьмы Пруткова. Потом он стал крупным чиновником, но не утратил веселого нрава. И наконец Владимир Михайлович Жемчужников, самый юный из всех "опекунов" Пруткова, стал организатором и редактором публикаций вымышленного поэта.

Сочинения Пруткова, насколько известно, крайне редко переводились на другие языки, в то время как иные юмористы с большим или меньшим успехом поддаются иноязычной передачи, и чужое сознание в разной мере приближается к смыслу оригинала. Здесь же очень трудно, если не возможно, приблизиться потому, что вне этой юмористической стихии в разных ее вариантах (от легкой шутки до ядовитой сатиры) вряд ли что ценное от Пруткова останется.

Особенности такого непосредственного, непереводимого юмора, идущего от очень здорового национального самосознания, нельзя кратко и однозначно сформулировать. Некоторые из них можно переживать только в конкретных образных претворения.

Его "мудрые" изречения давно укрепились в устной и литературной речи, мы постоянно применяем их к явлениям и вопросам текущей жизни; нередко цитируются и отдельные его стихотворения-пародии. В марксистских кругах в пору борьбы с народниками установилась своего рода традиция обращения к К.Пруткову. В частности для Г.В.Плеханова, беспощадного полемиста, К.Прутков, наряду с Гоголем, Щедриным, Крыловым, и Грибоедовым, был неисчерпаемым источником, откуда он брал остроумные и язвительные характеристики своих незадачливых противников. Вот два афоризма:

"Шпионы подобны букве "Ъ". Они нужны в некоторых только случаях, но и тут можно без них обойтиться, а они привыкли всюду соваться".
"Девицы вообще подобны шашкам: не всякой удается, но всякой желается попасть в дамки".
Второй из них принадлежит Пруткову, в нем пародирована "житейская мудрость". А первый принадлежит Пушкину и ровно ничего не пародирует. Просто Пушкин высказывает некую сентенцию в том стиле, острота которого была обозначена им самим: "отменно тонко и умно, что нынче несколько смешно". Оба афоризма внешне очень похожи, что видно и на первый взгляд. В обоих неожиданно сближены предметы, вроде бы не имеющие никаких существенных общих свойств: шпионы - и буква "Ъ"; девицы - и шашки. Они сближены лишь на основании случайно возникшей далекой ассоциации. Такое неожиданное сближение рождает комизм.

И все же дух пушкинского высказывания отличается от прутковского. При всей насмешливости Пушкин высказывает свое игривое рассуждение без "задней мысли". Это то, что называется "житейской мудростью". Впрочем, для Пушкина такие "мудрости" - лишь гимнастика ума, побочный продукт живого и активного воображения. Не то у Пруткова. Для него изречение - любимое дело. Он совершенно серьезен. Его сочинители - остроумные люди, им тесно в рамках стилизованной буквальной "тупости", вроде : "Ревнивый муж подобен турку". Они выходят за рамки и тоже изрекают "мудрости": "Достаток распутного равняется короткому одеялу: натянешь его к носу, обнажается ноги" и многое тому подобное.

Все дело в том, что предметом вышучивания является не "тупость" как таковая, а именно самая, с позволения сказать "мудрость", точнее, та безапелляционность и то беспредельное самодовольство рассудка, с которым он, торжествуя, накидывает свою сетку на неуловимо разнообразную живую жизнь.

Таким образом, Алексей Жемчужников, противопоставляя прутковскую "тупость" "житейской мудрости", на склоне лет явно недооценивал масштаба своих более молодых проказ. Когда Прутков выступает с многообразными пародиями на "мудрость", то в этом сказывается, быть может, так же и косвенная реакция на рационализм, например, на просветительскую веру в безграничную преобразующую силу разума. С изменением исторических условий для людей других эпох в афоризмах Пруткова звучит прежде всего очень здоровая нота - отвращение от абстрактного самонадеянного умствования.

Развенчание ложной мудрости проводится так, как обычно происходит в пародии: посредством известного "пересаливания", путем доведения глубокомыслия до верха претенциозности. Например: "Кончина наступает однажды, а ждем мы ее всю жизнь: боязнь смерти мучительней, чем сама жизнь". Это серьезно говорит французский писатель Лабрюйер. Мысль претендует на универсальность и абсолютную правоту. Видимо, невольно, но с ней перекликается Прутков: "Смерть для того поставлена в конце жизни, чтобы удобнее к ней было приготовиться". Выдержан глубокомысленный тон, сохранен и формально-логический костяк. Достаточно чуть вдуматься, чтобы стало очевидно нелепым допущением того, что смерть могла бы быть и как-то иначе "поставлена", а не "в конце", что здесь еще нужны какие-то особые мотивировки. В свете такой шутки и серьезная сентенция уже не кажется такой незыблемой, абсолютной.

Суждения подобного рода вовсе не обязательно рассмешат в буквальном смысле. Но ведь юмор и не сводится всецело только к "смешному". Юмор - это особого рода мысль, это вольная или невольная оценка. Там, где юмор выступает в форме пародии, он чаще всего является переоценкой чего-то привычного, он является свежим, насмешливым взглядом, проникающим внутрь предмета, сквозь, казалось бы, непререкаемую правильность оболочки.

Недаром сам Прутков после первых же своих выступлений в печати протестует против того, чтобы его творения назывались пародиями: "...Я пишу пародии? Отнюдь!.." В самом деле, такая "пародия", будучи столь же "общим местом", что и пародируемый предмет, оказывается - как это ни удивительно - ближе к действительной жизни и потому истиннее. Она мудрее серьезной непререкаемой "мудрости". Жизнь сложна, и наше познание ее, как известно, в каждый момент относительно. Именно диалектику в познании жизни, - пусть в самом обыденном виде, - и несут в себе мнимо дурашные афоризмы Пруткова.

Будучи гибкими от пропитывающей их внутренней иронии, они не старятся в разных условиях и случаях жизни - и потому они долговечнее неподвижно абсолютной "мудрости". Афоризмы - не только наиболее популярный жанр творчества Пруткова, но и самая определенная его часть.
ПЛОДЫ РАЗДУМЬЯ
МЫСЛИ И АФОРИЗМЫ
1
Обручальное кольцо есть первое звено в цепи супружеской жизни.
2
Жизнь нашу можно удобно сравнивать со своенравною рекою, на поверхности которой плавает челн, иногда укачиваемый тихоструйною волною, нередко же задержанный в своем движении мелью и разбиваемый о подводный камень. Нужно ли упоминать, что сей утлый челн на рынке скоропреходящего времени есть не кто иной, как сам человек?
3
Никто не обнимет необъятного.
4
Нет столь великой вещи, которую не превзошла бы величиною еще большая. Нет вещи столь малой, в которую не вместилась бы еще меньшая.
5
Смотри в корень!
6
Лучше скажи мало, но хорошо.
7
Наука изощряет ум, учение вострит память.
8
Что о тебе скажут другие, коли ты сам о себе сказать не можешь?
9
Самопожертвование есть цель для пули каждого стрелка.
10
Память человека есть лист белой бумаги: иногда напишется хорошо, а иногда дурно.
11
Слабеющая память подобна потухающему светильнику.
12
Слабеющую память можно также сравнить с увядающею незабудкою.
13
Слабеющие глаза всегда уподоблю старому потускневшему зеркалу, даже надтреснутому.
14
Воображение поэта, удрученного горем, подобно ноге, заключенной в новый сапог.
15
Влюбленный в одну особу страстно - терпит другую только по расчету.
16
Если хочешь быть красивым, поступи в гусары.
17
Человек, не будучи одеян благодетельною природою, получил свыше дар портного искусства.
18
Не будь портных,--скажи: как различил бы ты служебные ведомства?
19
Скрывая истину от друзей, кому ты откроешься?
20
Что есть лучшего? -- Сравнив прошедшее, свести его с настоящим.
21
Полезнее пройти путь жизни, чем всю вселенную.
22
Если у тебя есть фонтан, заткни его; дай отдохнуть и фонтану.
23
Женатый повеса воробью подобен.
24
Усердный врач подобен пеликану.
25
Эгоист подобен давно сидящему в колодце.
26
Гений подобен холму, возвышающемуся на равнине.
27
Умные речи подобны строкам, напечатанным курсивом.
28
Начало ясного дня смело уподоблю рождению невинного младенца: быть может, первый не обойдется без дождя, а жизнь второго без слез.
29
Если бы тени предметов зависели не от величины сих последних, а имели бы свой произвольный рост, то, может быть, вскоре не осталось бы на всем земном шаре ни одного светлого места.
30
Стрельба в цель упражняет руку и причиняет верность глазу.
31
Бердыш в руках воина то же, что меткое слово в руках писателя.
32
Магнитная стрелка, непреодолимо влекомая к северу, подобна мужу, который блюдет законы.
33
Первый шаг младенца есть первый шаг к его смерти.
34
Смерть для того поставлена в конце жизни, чтобы удобнее к ней приготовиться. 35
В доме без жильцов -- известных насекомых не обрящешь.
36
Ничего не доводи до крайности: человек, желающий трапезовать слишком поздно, рискует трапезовать на другой день поутру.
37
Пища столь же необходима для здоровья, сколь необходимо приличное обращение человеку образованному.
38
"Зачем,-- говорит эгоист,-- стану я работать для потомства, когда оно ровно ничего для меня не сделало?" -- Несправедлив ты, безумец! Потомство сделало для тебя уже то, что ты, сближая прошедшее с настоящим и будущим, можешь по произволу считать себя: младенцем, юношей и старцем.
39
Вытапливай воск, но сохраняй мед.
40
Пояснительные выражения объясняют темные мысли.
41
Не всякому человеку даже гусарский мундир к лицу.
42
Бди!
43
Камергер редко наслаждается природою.
44
Никто не обнимет необъятного.
45
Три дела однажды начавши, трудно кончить: а) вкушать хорошую пищу; б) беседовать с возвратившимся из похода другом и в) чесать, где чешется.
46
Прежде чем познакомишься с человеком, узнай: приятно ли его знакомство другим?
47
Здоровье без силы -- то же, что твердость без упругости.
48
Все говорят, что здоровье дороже всего; но никто этого не соблюдает.
49
Достаток распутного равняется короткому одеялу: натянешь его к носу, обнажаются ноги.
50
Не растравляй раны ближнего; страждущему предлагай бальзам... Копая другому яму, сам в нее попадешь.
51
Если у тебя спрошено будет: что полезнее, солнце или месяц? -- ответствуй: месяц. Ибо солнце светит днем, когда и без того светло; а месяц -- ночью.
52
Но, с другой стороны: солнце лучше тем, что светит и греет; а месяц только светит, и то лишь в лунную ночь!
53
Самолюбие и славолюбие суть лучшие удостоверения бессмертия души человеческой.
54
Душа индейца, верящего в метемпсихозию, похожа на червячка в коконе.
55
Рассуждай токмо о том, о чем понятия твои тебе сие дозволяют. Так: не зная законов языка ирокезского, можешь ли ты делать такое суждение по сему предмету, которое не было бы неосновательно и глупо?
56
Принимаясь за дело, соберись с духом.
57
Перо, пишущее для денег, смело уподоблю шарманке в руках скитающегося иностранца.
58
Щелкни кобылу в нос -- она махнет хвостом.
59
Не робей перед врагом: лютейший враг человека -- он сам.
60
И терпентин на что-нибудь полезен!
61
Всякий необходимо причиняет пользу, употребленный на своем месте. Напротив того: упражнения лучшего танцмейстера в химии неуместны; советы опытного астронома в танцах глупы.
62
Часами измеряется время, а временем жизнь человеческая; но чем, скажи, измеришь ты глубину Восточного океана?
63
Говорят, что труд убивает время; но сие последнее, нисколько от этого не уменьшается, продолжает служить человечеству и всей вселенной постоянно в одинаковой полноте и непрерывности.
64
На дне каждого сердца есть осадок.
65
Под сладкими выражениями таятся мысли коварные: так, от курящего табак нередко пахнет духами.
66
Многие вещи нам непонятны не потому, что наши понятия слабы; но потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий.
67
Никто не обнимет необъятного!
68
Болтун подобен маятнику: того и другой надо остановить.
69
Два человека одинаковой комплекции дрались бы недолго, если бы сила одного превозмогла силу другого.
70
Не все стриги, что растет.
71
Ногти и волосы даны человеку для того, чтобы доставить ему постоянное, но легкое занятие.
72
Иной певец подчас хрипнет.
73
Поощрение столь же необходимо гениальному писателю, сколь необходима канифоль смычку виртуоза.
74
Единожды солгавши, кто тебе поверит?
75
Жизнь -- альбом. Человек -- карандаш. Дела -- ландшафт. Время -- гумиэластик: и отскакивает и стирает.
76
Продолжать смеяться легче, чем окончить смех.
77
Смотри вдаль -- увидишь даль; смотри в небо -- увидишь небо; взглянув в маленькое зеркальце, увидишь только себя.
78
Где начало того конца, которым оканчивается начало?
79
Чем скорее проедешь, тем скорее приедешь.
80
Если хочешь быть счастливым, будь им.
81
Не в совокупности ищи единства, но более -- в единообразии разделения.
82
Усердный в службе не должен бояться своего незнания; ибо каждое новое дело он прочтет.
83
Петух пробуждается рано; но злодей еще раньше.
84
Усердие все превозмогает!
85
Что имеет -- не храним; потерявши -- плачем.
86
И устрица имеет врагов!
87
Возобновленная рана много хуже противу новой.
88
В глубине всякой груди есть своя змея.
89
Только в государственной службе познаешь истину.
90
Иного прогуливающегося старца смело уподоблю песочным часам.
91
Не шути с женщинами; эти шутки глупы и неприличны.
92
Чрезмерный богач, не помогающий бедному, подобен здоровенной кормилице, сосущей с аппетитом собственную грудь у колыбели голодающего дитяти.
93
Магнит показывает на север и на юг; от человека зависит избрать хороший или дурной путь жизни.
94
На чужие ноги лосины не натягивай.
95
Человек раздвоен снизу, а не сверху,-- для того, что две опоры надежней одной. 96
Человек ведет переписку со всем земным шаром, а через печать сносится даже с отдаленным потомством.
97
Глупейший человек был тот, который изобрел кисточки для украшения и золотистые гвоздики для мебели.
98
Многие люди подобны колбасам: чем их начинят, то и носят в себе.
99
Чувствительный человек подобен сосульке; пригрей его, он и растает.
100
Многие чиновники стальному перу подобны.
101
Специалист подобен флюсу: полнота его одностороння.
102
В здании человеческого счастья дружба возводит стены, а любовь образует купол.
103
Взирая на высоких людей и на высокие предметы, придерживай картуз свой за козырек.
104
Плюнь тому в глаза, кто скажет, что можно обнять необъятное!
105
Земной шар, обращающийся в беспредельном пространстве, служит пьедесталом для всего, на нем обретающегося.
106
Если на клетке слона прочтешь надпись "буйвол", не верь глазам своим.
107
Муравьиные яйца более породившей их твари; так и слава даровитого человека далеко продолжительнее собственной его жизни.
108
Всякая вещь есть форма проявления беспредельного разнообразия.
109
Во всех частях земного шара имеются свои, даже иногда очень любопытные, другие части.
110
Глядя на мир, нельзя не удивляться!
111
Самый отдаленный пункт земного шара к чему-нибудь да близок, а самый близкий от чего-нибудь да отдален.
112
Философ легко торжествует над будущею и минувшею скорбями, но он же легко побеждается настоящею.
113
Небо, усеянное звездами, всегда уподоблю груди заслуженного генерала.
114
Доблий муж подобен мавзолею.
115
Вакса чернит с пользою, а злой человек -- с удовольствием.
116
Пороки входят в состав добродетели, как ядовитые снадобья в состав целебных средств.
117
Из всех плодов наилучшие приносит хорошее воспитание.
118
Любовь, поддерживаясь, подобно огню, непрестанным движением, исчезает с надеждою и страхом.
119
Рассчитано, что петербуржец, проживающий на солнопеке, выигрывает двадцать процентов здоровья.
120
Человеку даны две руки на тот конец, дабы он, принимая левою, раздавал правою.
121
Иногда достаточно обругать человека, чтобы не быть им обманутым!
122
В сепаратном договоре не ищи спасения.
123
Ревнивый муж подобен турку.
124
Почти всякий человек подобен сосуду с кранами, наполненному живительною влагою производящих сил.
125
Умная женщина подобна Семирамиде.
126
Любой фат подобен трясогузке.
127
Вестовщик решету подобен.
128
Девицы вообще подобны шашкам: не всякой удается, но всякой желается попасть в дамки.
129
Всегда держись начеку!
130
Спокойствие многих было бы надежнее, если бы дозволено было относить все неприятности на казенный счет.
131
Не ходи по косогору, сапоги стопчешь!
132
Советую каждому: даже не в особенно сырую и ветренную погоду закладывать уши хлопчатою бумагою или морским канатом.
133
Кто мешает тебе выдумать порох непромокаемым?
134
Снег считают саваном омертвленной природы; но он же служит первопутьем для жизненных припасов. Так разгадайте же природу!
135
Барометр в земледельческом хозяйстве может быть с большою выгодою заменен усердною прислугою, страдающею нарочитыми ревматизмами.
136
Собака, сидящая на сене, вредна. Курица, сидящая на яйцах, полезна. От сидячей жизни тучнеют: так, всякий меняло жирен.
137
Неправое богатство подобно кресс-салату,-- оно растет на каждом войлоке.
138
Всякая человеческая голова подобна желудку: одна переваривает входящую в оную пищу, а другая от нее засоряется.
139
Вещи бывают великим и малыми не токмо по воле судьбы и обстоятельств, но также по понятиям каждого.
140
И саго, употребленное не в меру, может причинить вред.
141
Взирая на солнце, прищурь глаза свои, и ты смело разглядишь в нем пятна.
142
Время подобно искусному управителю, непрестанно производящему новые таланты взамен исчезнувших.
143
Талантами измеряются успехи цивилизации, и они же представляют верстовые столбы истории, служа телеграммами от предков и современников к потомству.
144
И при железных дорогах лучше сохранять двуколку.
145
Покорность охлаждает гнев и дает размер взаимным чувствам.
146
Если бы все прошедшее было настоящим, а настоящее продолжало бы существовать наряду с будущим, кто был бы в силах разобрать: где причины и где последствия?
147
Счастье подобно шару, который подкатывается: сегодня под одного, завтра под другого, послезавтра под третьего, потом под четвертого, пятого и т.д., соответственно числу и очереди счастливых людей.
148
Иные настойчиво утверждают, что жизнь каждого записана в книге Бытия.
149
Не совсем понимаю: почему многие называют судьбу индейкою, а не какою-либо другою, более на судьбу похожею птицею?
150
Козыряй!
151
Лучшим каждому кажется то, к чему он имеет охоту.
152
Издание некоторых газет, журналов и даже книг может приносить выгоду.
153
Никогда не теряй из виду, что гораздо легче многих не удовлетворить, чем удовольствовать.
154
Хорошего правителя справедливо уподобляют кучеру.
155
Добрая сигара подобна земному шару: она вертится для удовольствия человека. 156
Бросая в воду камешки, смотри на круги, ими образуемые; иначе такое бросание будет пустою забавою.
157
Благочестие, ханжество, суеверие -- три разницы.
158
Степенность есть надежная пружина в механизме общежития.
159
У многих катанье на коньках производит одышку и трясение.
160
Опять скажу: никто не обнимет необъятного!

Роальд Мандельштам

И не надо мне лучшей жизни,
Сказки лучшей - не надо мне:
В переулке моем - булыжник,
Будто маки в полях Монэ. 
* * *
Розами громадными увяло
Неба неостывшее литье:
Вечер,
Догорая у канала,
Медленно впадает в забытье.
Ни звезды,
Ни облака,
Ни звука –
В бледном, как страдание, окне,
Вытянув тоскующие руки,
Колокольни бредят о луне. 
* * *
НОЧЬ ЛИСТОПАДА

И будет ночь, черней вороны,
Луна издаст тоскливый стон,
Как медный щит центуриона,
Когда в него ударит слон.
До утра не заперты ограды
Всё равно их ветром разобьет -
Напустили в город Листопады
Золотую тучу воробьев:
И летят сверкающие листья,
Под ногами - звёздные лучи -
Пляшет ночь и пляс её неистов
От земли небес не отличить -
Там не месяц маленьким уродом
Выпрыгнул из тьмы своих берлог,
А, склонив светящуюся морду,
Полз к земле шафранный носорог.
4.10.1954 г.

* * *

Осень.
Босая осень
В шкуре немейских львиц,
В перьях их медных сосен
/Стрелы Стимфальских птиц/.

Ветер монеты сеет...
Осень.
Даная.
Миф.

Гривы садов лысеют.
Ржёт полуночный лифт.

* * *



ЗАМЕРЗШИЕ КОРАБЛИ

Вечер красные льет небеса
В ледяную зелень стекла.
Облетевшие паруса
Серебром метель замела.
И не звезды южных морей,
И не южного неба синь:
В золотых когтях якорей
Синева ледяных трясин.
Облетевшие мачты - сад,
Зимний ветер клонит ко сну,
А во сне цветут паруса –
Корабли встречают весну.
И синее небес моря,
И глаза - синее морей,
И, краснея, горит заря
В золотых когтях якорей.

* * *

Если луна, чуть жива,
Блекнет в раме оконной –
Утро плетет кружева –
Тени балконов.
Небо приходит ко мне,
Мысли его стрекозы,
Значит, цвести войне
Алой и Белой розы.
Значит - конец фонарям,
Что им грустить, качаясь, -
Льется на мир заря
Золотом крепкого чая.

* * *

НОКТЮРН

Когда перестанет осенний закат кровоточить
И синими станут домов покрасневшие стены, -
Я окна раскрою в лиловую ветренность ночи,
Я в двери впущу беспокойные серые тени.
На ликах зеркал, драпированных бархатом пыли,
Удвою, утрою, арабские цифры тревоги.
И в мерно поющей тоске ожидания милой
Скрипичной струной напрягутся ночные дороги.
Придешь - и поникну, исполненный радости мглистой,
Тебе обреченный, не смея молить о пощаде;
Так в лунном саду потускневшее золото листьев:
Дрожащие звезды лучом голубым лихорадит.

* * *

Я нечаянно здесь - я смотрел
В отраженья серебряных крыш
И совсем от весны заболел,
Как от снега летучая мышь.
Захотелось придти и сказать:
- Извини, это было давно,
- И на небо рукой показать,
И раскрыть голубое окно.
- Извини, это было давно...

* * *

ДОН КИХОТ

Помнится, в детстве, когда играли
В рыцарей, верных только одной, -
Были мечты о святом Граале,
С честным врагом - благородный бой.
Что же случилось? То же небо,
Так же над нами звезд не счесть,
Но почему же огрызок хлеба
Стоит дороже, чем стоит честь?
Может быть, рыцари в битве пали
Или, быть может, сошли с ума –
Кружка им стала святым Граалем,
Стягом - нищенская сума?
- Нет! Не о хлебе едином - мудрость.
- Нет! Не для счета монет - глаза:
Тысячи копий осветит утро,
Тайная зреет в ночи гроза.
Мы возвратимся из дальней дали
Стремя в стремя и бронь с броней.
Помнишь, как в детстве, когда играли
В рыцарей, верных всегда одной.

* * *



Пустынные улицы мглисты,
А ветер осенний певуч,
Поблекшие вешая листья
На туго натянутый луч.
У осени - медные луны,
А лунная зелень - горька –
Зеленые горькие струны
Ночами висят с потолка.
В звенящие ночи не спится,
Луна заливает постель,
В глазах небылица клубится,
В окне - золотая метель.

* * *

ВОР

Вечер входит в сырые дворы,
Разодетый пестрей петуха,
Но не в тучи закатной поры –
В серебристо-цветные меха.
Он приходит в темнеющий сад.
Попросить у поникших ветвей: -
Дай мне золота, ты, Листопад,
На мониста подруге моей!
Только с ношей ему не уйти:
Перерезав дорогу ему,
Я стою у него на пути,
Все сокровища я отниму.
И монеты из желтой листвы,
И роскошную шубу из туч –
Угрожающим светом блестит
Из-за пояса вырванный луч.

* * *

НОВАЯ ГОЛЛАНДИЯ

Запах камней и металла,
Острый, как волчьи клыки, - помнишь? –
В изгибе канала
Призрак забытой руки, - видишь? –
Деревья на крыши
Позднее золото льют.
В Новой Голландии - слышишь? –
Карлики листья куют.
И, листопад принимая
В чаши своих площадей,
Город лежит, как Даная,
В золотоносном дожде.

* * *


Розами громадными увяло
Неба неостывшее литье –
Вечер, догорая за каналом,
Медленно впадает в забытье.
Ярче глаз под спущенным забралом
Сквозь ограды плещет листопад –
Ночь идет, как мамонт Гасдрубала –
Звездоносный плещется наряд.
Что молчат испуганные птицы?
Чьи лучи скрестились над водой? –
В дымном небе плавают зарницы,
Третий Рим застыл перед бедой.

* * *

БУРИМЕ

Радуйтесь ветру, звездному ветру! –
Каждый находит, то что искал:
Город сегодня, город сегодня,
Тонко поющий, лиловый бокал.
Ночь листопада, ночь листопада;
Каждый листок - золотой тамбурин,
Лунные рифы и море заката,
Алые грифы в мире глубин.
Золото в листьях, золото в листьях,
Подвиг и радость, чуждому мер!
Радуйтесь ветру, звездному ветру,
Истина - ветер, жизнь - буриме.
16.09.1954

* * *

Наше небо - ночная фиалка
Синевой осенившее дом,
Вьется полночь серебряной галкой
У моста над чугунным ребром.
Наши тучи теплы как перины,
Эта скука - удел городам...
Листопад золотой балериной
Дни и ночи летит по садам.
Наши люди забыли о чести,
Полюбили дешевый уют,
И, мечтая, о призрачной мести,
Наши дети угрюмо растут.
- Вы сегодня совсем, как бараны –
Дураки, подлецы, наркоманы.

* * *

Я так давно не видел солнца! –
Весь мир запутался в дождях.
Они - косые, как японцы –
Долбят асфальт на площадях.
И сбросив с крыш кошачьи кланы
Искать приюта среди дров,
Морские пушки урагана
Громят крюйт-камеры дворов.

* * *

Так не крадутся воры –
Звонкий ступает конь –
Это расправил город
Каменную ладонь.
Двинул гранитной грудью
И отошел ко сну...
Талая ночь. Безлюдье.
В городе ждут весну.
- Хочешь, уйдем, знакомясь,
В тысячу разных мест,
Белые копья звонниц
Сломим о край небес.
Нам ли копить тревоги,
Жить и не жить, дрожа, -
Встанем среди дороги,
Сжав черенок ножа!..

* * *


Ковшом Медведицы отчеркнут,
Скатился с неба лунный серп.
Как ярок рог луны ущербной
И как велик ее ущерб!
На медных досках тротуаров
Шурша, разлегся лунный шелк,
Пятнист от лунного отвара,
От лихорадки лунной желт.
Мой шаг, тяжелый, как раздумье
Безглазых лбов - безлобых лиц,
На площадях давил глазунью
Из луж и ламповых яиц.
- Лети, луна! Плети свой кокон,
Седая вечность - шелкопряд –
Пока темны колодцы окон,
О нас нигде не говорят.

* * *

АЛЬБА

Весь квартал проветрен и простужен,
Мокрый город бредит о заре,
Уронив в лазоревые лужи
Золотые цепи фонарей.
Ни звезды, ни облака, ни звука,
Из-за крыш, похожих на стога,
Вознеслись тоскующие руки –
Колокольни молят о богах.
Я встречаю древними стихами
Солнца ослепительный восход –
Утро с боевыми петухами
Медленно проходит у ворот.

* * *

ЗАКЛИНАНИЕ ВЕТРА

Свет ли лунный навеял грезы,
Сон ли горький тяжелый, как дым –
Плачет небо, роняя звезды,
В спящий город, его сады.
Ночь застыла на черных лужах,
Тьма нависла на лунный гвоздь –
Ветер скован осенней стужей,
Ветер, ветер - желанный гость!
- Бросься, ветер, в глаза каналам,
Сдуй повсюду седую пыль,
Хилым кленам, что в ночь стонали,
Новой сказкой пригрезив быль.
Сморщи, ветер, литые волны,
Взвей полночи больную сонь,
Пасти комнат собой наполни –
Дай несчастным весенний сон.
Серым людям, не ждущим счастья,
Бедным теням, забывшим смех –
Хохот бури, восторг ненастья,
Души слабых - одень в доспех.
Ветер, ветер - ночная птица!
Бей в литавры снесенных крыш –
Дай нам крылья, чтоб вдаль стремиться,
В брызги, громы, взрывая тишь.

* * *


Я не знал, отчего проснулся
И печаль о тебе легка,
Как над миром стеклянных улиц –
Розоватые облака.
Мысли кружатся, тают, тонут,
Так прозрачны и так умны,
Как узорная тень балкона
От летящей в окно луны.

* * *


ЗОЛОТОЕ РУНО

Я - варвар, рожденный в тоскующем завтра
Под небом, похожим на дамский зонт,
Но помню былое: плывут аргонавты,
Под килем рыдает взволнованный Понт.
И мир, околдованный песней Орфея,
Прозрачен до самого дна
И дремлет, как сказочно-добрая фея,
Влюбленная в песнь колдуна.
И в час неизвестный на берег покатый
Любви приходили помочь
Прекрасная, злая, больная Геката
И чудная царская дочь.
Усталое море спокойно и сонно,
Храпит на седых валунах –
Так спи же: не будет второго Ясона,
Как нет золотого руна!

* * *

Когда-то в утренней земле
Была Эллада...
Не надо умерших будить,
Грустить не надо.
Проходит вечер, ночь пройдет –
Придут туманы,
Любая рана заживет,
Любая рана.
Зачем о будущем жалеть,
Бранить минувших?
Быть может, лучше просто петь,
Быть может, лучше?
О яркой ветренней заре
На белом свете,
Где цепи тихих фонарей
Качает ветер,
А в желтых листьях тополей
Живет отрада: -
Была Эллада на земле,
Была Эллада...

* * *

Об авторе: статья Н. Елисеева

четверг, 24 ноября 2016 г.

Израиль.

В 1954 году, когда Бен-Гурион был премьер-министром, он поехал в США для встречи с президентом Эйзенхауэром, чтобы просить его помощи и поддержки при создании государства Израиль. Джон Фостер Даллес, бывший тогда госсекретарем, спросил Бен-Гуриона: — «Скажите, господин премьер-министр — кого вы и ваше государство представляете? Возможно вы представляете евреев Польши, возможно, Йемена, Румынии, Марокко, Ирака, России или, возможно, Бразилии? После 2000 лет изгнания можно ли честно говорить о единой нации, единой культуре? Можете ли вы говорить о едином наследии или, возможно, единой еврейской традиции? «
Бен-Гурион ответил ему следующим образом: — «Видите ли, господин статс-секретарь — примерно 300 лет назад под парусом корабля Мейфлауер из Англии прибыли первые поселенцы, поселившиеся в том месте, что стало крупнейшей демократической сверхдержавой известной как Соединенные Штаты Америки. Теперь, сделайте мне одолжение — выйдите на улицу, найдите 10 американских детей и спросите их следующие вопросы:
— Как звали капитана Мейфлауер?
— Как долго длился рейс?
— Что за люди плыли на корабле?
— Каковы были условия плавания во время путешествия?
Я уверен, вы согласитесь со мной, что у вас есть все шансы не получить верных ответов на эти вопросы.
В отличие от Америки — не 300, но больше, чем 3000 лет назад, евреи покинули Египет. Прошу вас, господин секретарь, в каждой из ваших многочисленных поездок по всему миру, попытаться встретить 10 еврейских детей в разных странах. И спросить их:
— Каково было имя лидера, который вывел евреев из Египта?
— Сколько времени им потребовалось, прежде чем они добрались до земли Израиля?
— Что они ели в период нахождения в пустыне?
— А что произошло с морем, когда они пересекали его?
Как только вы получите ответы на эти вопросы, пожалуйста, ещё раз тщательно обдумайте ответ на мою просьбу!»

Переписать историю России. Дёшево - Политика, Письма президенту - МК

Understanding Hebrew names

понедельник, 14 ноября 2016 г.

КРАВЧЕНКО НАТАЛИЯ МАКСИМОВНА (Саратов, Россия)

КРАВЧЕНКО НАТАЛИЯ МАКСИМОВНА
(Саратов, Россия)



Филолог, член Союза журналистов, работала корреспондентом областного радио, социологом, редактором издательства. С 1986 года читаю публичные лекции о поэтах разных стран и эпох. С 1995 года – автор и ведущая литературно-музыкальных вечеров «Поэзии серебряные струны» в Саратовской областной универсальной научной библиотеке (Горького, 40). Автор восемнадцати книг стихов, эссе и критических статей.
Публиковалась в литературно-художественном альманахе "Саратов литературный" (2000), в приложении к журналу "Арзамас" "Зелёная лампа" (Нью-Йорк, 2003), в журнале "EDITA" (Германия, 2010), в Интернет-альманахе "Порт-Фолио" (Монреаль, Канада, 2010), в журнале "Русское литературное эхо" (Израиль, 2011), в журнале "Сура" (Пенза, 2011), в Интернет-альманахе "45-я параллель" (Москва, 2011).
Лауреат 13-го Международного конкурса поэзии «Пушкинская лира» (2-е место) (Нью-Йорк, 200З). Победитель интернет-конкурса юмористических миниатюр "Давайте посмеёмся"(1-е место), организованного порталом "Планета писателя" (2010). Финалист 5-го Международного конкурса русской поэзии им. Владимира Добина (Ашдод-Израиль, 2010). Номинант Международного конкурса "Согласование времён" на Турнир поэтов (Киев, 2010). Дипломант Международного поэтического конкурса "Серебряный стрелец" (Лос-Анджелес, США, 2011).
МАРИНА ЦВЕТАЕВА

«Всю жизнь напролёт пролюбила не тех», —
мне слышится вздох её грешный.
Что делать с тоской безутешных утех,
с сердечной зияющей брешью?

Что делать с расплатой по вечным счетам,
с ознобом нездешнего тела?
Любила не тех, и не так, и не там...
Иначе она не умела.

У гения кодекс иной и устав.
Он золото видит в отбросах.
Любить... Но кого же? — мы спросим, устав.
Пред ней не стояло вопросов.

Ей жар безответный в веках не избыть.
Любой Гулливер с нею — хлюпик.
О, если бы так научиться любить!
С тех пор так никто уж не любит...
* * *

Ошалев от любви и обиды,
я пишу по горячим следам.
Не подам ни руки Вам, ни виду,
ни надежды я Вам не подам.

Лишь одно я скажу напоследок,
отрясая Ваш прах с моих ног:
этот стих — словно памятный слепок,
маска смерти с любви, эпилог.

Это слабость была или прихоть —
не заманит вовек западня.
Я о Вас и не вспомню! Но Вы хоть,
иногда поминайте хоть лихом,
хоть на миг вспоминайте меня.
* * *

Взвалю на чашу левую весов
весь хлам впустую прожитых часов,
обломки от разбитого корыта,
весь кислород, до смерти перекрытый,
все двери, что закрыты на засов,

вселенское засилье дураков,
следы в душе от грязных сапогов,
предательства друзей моих заветных,
и липкий дёготь клеветы газетной,
и верность неотступную врагов.

А на другую чашу? Лишь слегка
ее коснётся тёплая щека,
к которой прижимаюсь еженощно,
и так она к земле потянет мощно,
что первая взлетит под облака.

Невидимые миру поэты (часть вторая).

Поэты отчаянья Наталия Максимовна Кравченко

Мир разделён на тех, кто мучительно чувствует страдания миpa и людей, и на тех, кто к этому равнодушен. Томас Манн писал: «Болезнь делает человека человеком, а те, кто хотят его оздоровить – превращают в скота. Дух – вот что отличает человека». «Художник бежит от здоровья», – вторит ему Чичибабин. В данном случае здоровье – это синоним толстокожего жизнелюбия, не способного и не желающего слышать чужую боль.
Марсель Пруст считал, что дарование людей боли – глубже и сильнее талантов людей здоровья. Бодлеру, Достоевскому в промежутках между припадками эпилепсии и прочими срывами удалось создать такое, чего не удалось бы и целому выводку авторов с отменным здоровьем. Обыденное понятие о психической норме и психическом здоровье несовместимо с законами творческого мира. Как писала Мария Шкапская, «куда-то ведут – куда?// слова на спутанном плане. //Безумье и жизнь всегда// на острой, как бритва, грани».



Как писал А.Кушнер, «исторически эти неврозы //объясняются болью за всех, //переломным сознаньем и бытом//, эти нервность, и бледность, и пыл, //что неведомы сильным и сытым».
«В роскошной бедности, в могучей нищете //живи спокоен и утешен», – вспоминается воронежский Мандельштам. «Это я, обанкротившись дочиста, уплываю в своё одиночество», – вторит ему И.Елагин. Красота поражения. Роскошь нищеты. Музыка неудачи. «Сильным и сытым» хозяевам жизни, врастающим в неё всеми четырьмя копытами, этого не понять. Это хорошо понимала Татьяна Бек:

У меня сарафан, у меня босоножки без пяток 
и могучая странность – выпаривать счастье из бед. 
...Да, была горемыкой. Но если рассмотрим остаток – 
он блажной, драгоценный и даже прозрачный на вид.

Понимал Бродский:

Как велики страдания твои.
Но, как всегда, не зная, для кого,
твори себя и жизнь свою твори
всей силою несчастья своего.

Я живу, не теряя отчаянья... Наталия Максимовна Кравченко

Кусочек радуги, щепотку тишины,
глоток дождя, пять капель Пастернака,
тепло ладони, краешек луны,
свежинку вечера - не много ли, однако? -
сирени кисть, соловушки фальцет,
улыбки четверть, чуточку надежды -
и вот уже, гляди, готов рецепт,
как выжить нам и видеть мир как прежде. 



***
Утром, хоть сны ещё сладки,
я покидаю кровать
и устремляюсь в посадки -
воздух себе воровать.

Клёны, берёзы, осины
вытянутся в строю,
бабочки, голуби, псины
примут меня как свою.

Здравствуйте, парки и скверы!
Родом из блочной норы,
я полюбила без меры
щедрые ваши миры.

Сини и зелени море.
Тишь вдалеке от колёс.
Счастье за вычетом горя,
радость за вычетом слёз.




***
Как собрать себя в кучку, размытой слезами,
разнесённой на части любовью и злом,
с отказавшими разом в тебе тормозами,
измочаленной болью-тоской о былом?

И поклясться берёзами, птицами, сквером -
как бы я ни качалась на самом краю,
как бы ни было пусто, беззвёздно и скверно -
я ни тело, ни душу свои не убью.

Как сказать себе: хватит! Довольно! Не надо! 
Посмотри на ликующий праздник земной...
Но встают анфилады душевного ада,
и бессильны все заповеди передо мной.





***
я всего лишь пассажир
незапамятного рейса
жизнь отчаянно бежит
по кривым разбитым рельсам

колея ведёт в овраг
кто ты есть в кого не верю
мой вожатый, враг иль враль 
господа вы звери звери

мой трамвай идёт в депо -
все сошли, кто ехал рядом
а ведёт его слепой
с мутным брейгелевским взглядом

жизнь короткая как май
засветилось и погасло
Заблудился мой трамвай
Аннушка спешит за маслом. 





Времена жизни

Зима


***

 Зимы лебединый балет
 за окнами неописуем.
 Мне сколько-то зим, а не лет.
 Даруй свой серебряный свет!
 Балуй леденцами сосулек!

 Запущенный мячик-снежок
 отдарится той же монетой.
 Как звонок твой детский смешок!
 Алмазный зубной порошок
 отбелит улыбку планеты.

 Не верится в пасмурь и хмурь
 и слякоти липкую гадость.
 Одна голубая лазурь,
 и росчерк заснеженных бурь,
 и чистая белая радость...


***
 А та зима особенной была.
 Снег вышивал узоры белой гладью.
 Земля была нетронута бела,
 как мною ненадёванное платье,

 подаренное девочке чужой,
 уставшее висеть в шкафу нелепо.
 Зима кружила шалью кружевной,
 как будто в небо вырвалась из склепа.

 То было много лет назад тому.
 Мы шли и шли сквозь снежные завалы.
 «А пирожки горячие кому?» -
 звучало на углу и согревало.

 И снова снег, бесшумный и большой.
 Доверчивый, не ведающий злого...
 А вот кому тепло души чужой?
 Недорого, за ласковое слово.


***
 Июль сменился декабрём
 внезапно как-то, незаметно.
 И обернулось снегирем –
 что было яблоком на ветке.

 И холодом объяло дом,
 как снег на голову обруша.
 И реку оковало льдом,
 убив её живую душу.

 Как командорские шаги
 и следом крик: «О, донна Анна!»
 Лишь только свет, и вдруг – ни зги.
 Зима всегда, как смерть, нежданна.


***
Во всём такая магия и нега,
что кажется, я в сказке или сне.
Как дерево, укутанное снегом,
стою и тихо помню о весне.

Хранит души невидимая ваза
всё то, что недоступно-высоко
и неподвластно ни дурному глазу,
ни жалу ядовитых языков.

О только б не рассеять капли света,
не расплескать в житейской мельтешне
и уберечь, как за щекой монету,
как птенчика, согретого в кашне.

Вспорхнул под видом птицы тихий ангел,
слетели кружева с берёз  и лип,
и мир, который виделся с изнанки,
явил мне свой иконописный лик.


***
 Всё, что заснежено, остужено —
 вельможным кажется, чужим.
 Как заторможенно, контуженно,
 замедленно плетётся жизнь.

 Как кружево судьбы ажурное
 под томный голос Адамо...
 Оцепенелыми дежурными
 деревья стынут у домов.

 Зима опустит саван-занавес,
 всё погребая в белой мгле...
 Но март начнёт спектакль заново
 для уцелевших на земле.

 Всё обнажит, что замуровано,
 откроет бездну мёрзлых тайн.
 Я всё ещё начну по-новому.
 Весна, отдай меня, оттай!



Весна


***
 Конец зимы, начало лета
 соединились в слове этом,
 крича на тысячу ладов.
 И, как соски, набухли почки –
 природы болевые точки –
 в предощущении родов.

 Праматерь вздохов на скамейке,
 весна, смешны твои ремейки,
 но вновь, как в юности, клюю
 на эту старую наживку,
 твою прекрасную ошибку,
 вечнозелёное "люблю".


***
 Образ Ваш леплю я и малюю
 на холсте души тайком, как тать.
 Уходите — мысленно молю я,
 чтоб о Вас могла я помечтать.

 Мне не надо приторного лета
 с его жарким и липучим ртом.
 Слаще тайна смутного рассвета –
 мятный поцелуй весны со льдом.


***
 Меня уже те рощи позабыли,
 где я брела в цветах своей мечты.
 Но вот опять весна, и снова всплыли
 воспоминаний нежные цветы.

 Весёлый воздух родины и леса!
 На радуге, на солнце, на крови
 взойдут слова сладчайшего замеса
 и расцветут в садах моей любви.

 Там сквозь снега деревья прорастают
 и облака целуют их слегка.
 Там ждёт тебя душа моя простая,
 как лес и поле — первого цветка.

 Пускай земля омоется любовью,
 оденет всё вокруг в цветастый шёлк.
 Я ставлю те букеты в изголовье,
 чтобы подольше было хорошо.



***
 Мне весна эта — не по чину.
 Неуместны дары её,
 словно нищему — капучино
 иль монашке — интим-бельё.

 Не просила её грозы я
 и капелей её гроши.
 Ледяная анестезия
 милосерднее для души.

 Я привыкла к зиме-молчунье,
 её графике и бинтам.
 Но куда-то опять лечу я,
 неподвластное всем летам.

 «О весна без конца и без краю!»
 Только что мне в её раю,
 если я уже умираю,
 если я уже на краю.

 Ну куда же с посконной рожей
 в этот тесный цветной наряд?
 Как травинка, асфальт корёжа,
 рвусь в небесный калашный ряд.


Лето


***
 Это счастье далось мне с кровью.
 Трепетали ресницы трав,
 ветер встрёпанный бесконтрольно
 демонстрировал дикий нрав.

 И прижались тела и души,
 как у Бога в одной горсти,
 околесицу леса слушать
 и такую же вслух нести.

 Хлынул на плечи тёплый ливень,
 выжег радугой всё дотла.
 Я такою враздрыг счастливой
 никогда ещё не была!

 И запомнила день-виденье,
 замечательный и большой.
 Окончательность совпаденья
 с самой близкою мне душой.


***
 Последние взгляды лета
 ловлю влюблённо.
 Сыграет мне флейта леса
 ноктюрн зелёный.

 Пока ещё холод редок,
 но блёкнут краски.
 Скажите же напоследок
 хоть слово ласки.


***
 Простите, сорняки и лопухи,
 трава моя, душа моя живая.
 Из вас могли бы вырасти стихи,
 а я вас беспощадно вырываю.

 Как с поля вон дурной травы пучок -
 из сердца вон, раз глаз уже не видит.
 Пуста земля и на душе — молчок.
 Зато никто уж больше не обидит.



 ***
 По пальцам листья перечти.
 В прогалах просинь. Или проседь?
 А лета не было почти.
 Вслед за весною сразу осень.

 Весна цветеньем наврала,
 плоды неловко бились оземь.
 А лето Лета погребла.
 Но у меня в запасе осень.



Осень


***

 Осенний лист упал, целуя землю.
 Деревьев целомудренный стриптиз...
 И все мы занимаемся не тем ли,
 в какие мы одежды ни рядись?

 Я изучаю ремесло печали,
 её азы читаю по складам.
 Усваиваю медленно детали
 того, что неподвластно холодам.

 Того, что неспособны опровергнуть
 хорал ветров и реквием дождя,
 того, что учит: если очень скверно,
 ты улыбнись, навеки уходя.

 Я приглашаю Вас на жёлтый танец,
 прощальный вальс в безлиственной тиши.
 И не пугайтесь, если Вам предстанет
 во всей красе скелет моей души.


***

 О концерт листопада, листопадный спектакль!
 Я брожу до упаду, попадая не в такт
 этой азбуке музык, попурри из надежд,
 изнывая от груза башмаков и одежд.

 Смесь фантазии с былью, холодка и огня, -
 листопадные крылья, унесите меня
 вихрем лёгкого танца далеко-далеко,
 где улыбки багрянца пьют небес молоко.



***
 Нa деревьях осенний румянец.
 (Даже гибель красна на миру).
 Мимо бомжей, собачников, пьяниц
 я привычно иду поутру.

 Мимо бара «Усталая лошадь»,
 как аллеи ведёт колея,
 и привычная мысль меня гложет:
 эта лошадь усталая – я.

 Я иду наудачу, без цели,
 натыкаясь на ямы и пни,
 мимо рощ, что уже отгорели,
 как далёкие юные дни,

 мимо кружек, где плещется зелье,
 что, смеясь, распивает братва,
 мимо славы, удачи, везенья,
 мимо жизни, любви и родства.

 Ничего в этом мире не знача
 и маяча на дольнем пути,
 я не знаю, как можно иначе
 по земле и по жизни идти.

 То спускаясь в душевные шахты,
 то взмывая до самых верхов,
 различая в тумане ландшафты
 и небесные звуки стихов.

 Я иду сквозь угасшее лето,
 а навстречу – по душу мою –
 две старухи: вручают буклеты
 с обещанием жизни в раю.



***
 Осень в душе и очки на носу —
 я уж давно их по жизни несу.
 Что ещё к этому могут добавить
 морось и темень в девятом часу?

 Всё-таки лета ушедшего жаль.
 Мёртвые листья уносятся вдаль.
 Катятся годы и хмурятся своды,
 и умножают печаль на печаль.



* * *
 Я осень люблю и в природе, и в людях,
 когда успокоятся жаркие страсти,
 когда никого не ревнуют, не судят,
 и яркое солнце глаза уж не застит.

 На кроткие лица гляжу умилённо,
 их юными, дерзкими, детскими помня.
 А жёлтые листья красивей зелёных,
 и лунная ночь поэтичнее полдня.


***
 Средь облетевшего и голого,
 заиндевевшего едва,
 природа поднимает голову
 и шепчет: «Я ещё жива!»

 Жива – назло унылым мистикам,
 пугавшим полночью часам,
 покуда хоть единым листиком
 ещё стремится к небесам.

 И я, над рощей сиротливою
 следя полет нездешних Сил,
 учусь у ней, как быть счастливою,
 когда на это нету сил.

***
Ничего не ждут уже, не просят
на последнем жизни этаже.
Неба просинь заменила проседь.
Это осень подошла к душе.

Город гол и сер, как дом аскета.
Вечер стылый. Сердце растоплю.
Жизнь свелась к одной строке анкеты:
Родилась. Любила и люблю.

Узкий круг привычного пространства.
Шелест книг в домашней тишине.
Не хочу ни празднеств и ни странствий.
Всё что нужно мне — оно во мне.

Радоваться, что ещё живые.
Пробовать вино и сыр дор-блю.
Говорить неловко, как впервые,
это слово тёплое «люб-лю».




Золотая моя природа!
 А зима уже на носу.
 Словно перекись водорода,
 обесцветит твою красу.

 Обессмертит твои творенья
 в изваяниях снеговых,
 затушует твоё горенье,
 заморозит живой порыв.

 Не меняй же своё обличье
 на величье, безгрешья спесь.
 Будь неприбранной, пёстрой, птичьей,
 замарашкой, какая есть.

 Расстилай лоскутный ковёр свой,
 дли роскошную нищету.
 Не спеши в это царство мёртвых,
 в эту звёздную мерзлоту.

суббота, 12 ноября 2016 г.

Виктория Токарева, цитаты

Всё сводится к старому , избитому :меняться и удивлять. Вкус изысканного лакомства набьет оскоминку, если оно становится единственным .У Виктории Токаревой есть примерно такие слова:"Есть люди,как бак с водой:пару раз зачерпнешь,и ковшик скребет по дну. Есть колодцы:сколько ни пей,вода не кончается." Есть один честный способ не перестовать волновать друг друга-быть колодцами.






    
Влюбленности похожи на сорванные цветы и на падающие звезды. Они так же украшают жизнь и так же быстро гибнут.



     
Любят всяких. Каждая кастрюля рано или поздно найдёт свою крышку!


     
Старость-это расплата за жизнь



     
...В сорок лет понимаешь, что станция «Любовь» — понятие неоднозначное. Не только — мужчина и женщина, но и бабушка и внучка. Девочка и кошка. Любовь к своему делу, если дело достойно. Любовь к жизни как таковой. (В.Токарева)



     
Природа не оставляет раны раскрытыми. Она кладет на них рубцы. А рубцы - еще жестче и надежнее, чем прежняя ровная кожа. И все же рубец - это уродство. Изуродованная рубцами душа.



     
"Счастье - это самая большая взаимовыручка."



     
Когда девушка не старается нравиться-она и не нравится. Когда она старается и делает это заметно-тоже не нравится. Остается, стало быть, третье: надо стараться "не стараться".


     
Бабочка-однодневка живет один день. Собака-пятнадцать лет. Бывает любовь-бабочка, а бывает любовь-собака. Но ведь существует любовь-ворона. Двести лет...Дольше человека.